«Много званых, но мало избранных»

Евангелие от Луки 14.24

 

«Предают только свои»

Французское изречение

1. Общие рассуждения.

О понятии элиты

Элита – латинское слово. По-русски элита – это лучшие люди, то есть те, кто обладает превосходством, высшим качеством, какой-то властью и влиянием, державностью. Без этого – специфического властного, правящего статуса, властного положения, несомненного влияния - лучших людей не бывает. Но властное положение само по себе неустойчиво, раз и навсегда данной власти (даже если она от Бога, как это считалось еще 500 лет назад) ни у кого нет, и любое превосходящее положение или влияние неуклонно требует постоянного поддержания и не малых сил и средств. И, если этих сил, а также средств на правление и влияние не хватает, то налицо не-держание, бессилие, потеря самообладания и само-поддержки, опоры на себя, неверие в собственные силы, иначе немочь – и как следствие - целая череда признаков неизбежного упадка, очевидного старения. К этим признакам относятся предательство, совершаемое лучшими людьми для их собственного блага и выгоды, как они ее понимают, их извращенное поведение, измена, вероломство, ложь и обман, отказ от договоров и веры, вызывающий неверие и недоверие. Возникает раздражающая общество паразитическая среда когда-то лучших людей, которые более не могут править и влиять, их поступки и решения отчетливо указывают на дряхлость и разложение, сама их власть вырождается, неумолимо приближая смену тех, кто внутри этой власти находится.

Элита – это правящий, державный слой, действующий посредством различных групп влияния, управления и принятия решений, и обычно везде принимающий форму пирамиды и пирамидальных отношений власти-подчинения-легитимности. Наличие в среде элиты предательства – то есть ярких признаков упадка, всегда говорит о том, что и сама державная пирамида стареет, теряет мощь, прочность, легитимность и силу своего мировоззрения, ценностей, слабеет скрепляющая ее система сдержек и противовесов, ее политический каркас, привлекательность и влияние ее лиц. Предательство и обман лишают пирамиду ее цельности и гармонии, выявляют отчетливое несоответствие интересов элиты и глубинных запросов народа и общества, которые придают элите легитимность и которые нуждаются в том, что обычно гарантирует элита – в вере в себя и свои силы, в самоуважении и гордости за державу, в решениях, призванных укреплять ее могущество и силу. Предательство как постоянная модель поведения бегства внутри элит четко показывает, что они не выполняют более свою правящую роль и требуют лишения себя легитимности, замены и обновления, притока «свежей мысли», «свежей крови» и новых сил.

Генезис предательства

Хорошо известна глубокая причина предательства – это страх. В первую очередь страх потери, который «тянет» за собой все остальные состояния неуверенности, неспособности, бесплодия, бездарности. Этот страх потери живет исключительно в голове – именно у того, кто считает себя лучшим, превосходным, и потому стремится подтвердить этот оберегаемый внутренний и внешний статус постоянным сравнением себя с некими превосходными ценностными образцами, внешними идеалами и стереотипами. При этом, чем сильнее желание быть лучше – выше остальных – тем быстрее истощаются собственные силы и тем активнее начинается гонка – за теми образцами жизненных ценностей, которые признаются превосходными, успешными. Ум, который занят постоянным сравнением, не может чувствовать и тем более осознать свою особость, неповторимость, принципиальную несравненность. Битва за успех, славу и признание, а не за призвание и предназначение («избранничество») – вот то, что стремительно приводит к потере самого себя, своей уникальности, потере почвы под своими ногами и началу вырождения как неотвратимого следствия упорного фанатичного желания сохранить «нажитое» - статус, «лицо», богатство, власть, влияние.

В результате возникает «безголовость» - тот, кто привыкает совершать обман и предательство ради сохранения «нажитого» и ради кем-то установленного образца успеха, теряет «голову», погружаясь тем самым в замкнутое, эгоистическое состоянию постоянного контроля за тем, чтобы сохранить и не отдать, не делиться. Все его внимание приковано именно к этому – контролю за «статус кво» везде, где имеются его «владения». Эта постоянная привязка к своему владению и влиянию (признанию), замешанная на страхе потери, обычно быстро приводит к привычному нежеланию отдачи и самоотдачи и, соответственно, к бессилию, в том числе бессилию физическому, творческому, политическому и проч.

Избыточное самопоглощение властным статусом и стремлением сохранить «нажитое» порождает, в свою очередь, у любого элитария неизбежное бегство от самого себя, предательство самого себя, своего глубинного ресурса, своих подлинных ценностей и идеалов, своего таланта и дарования. Любой элитарий в действительности – очень одаренный человек, необычный, но имеющий характерный личностный изъян - душевную изнеженность, властолюбие и неспособность совладать с самим собой, своей внутренней борьбой, что приводит к характерной жизненной стратегии – стратегии игры и погони за жизненным успехом, то есть к постоянной битве за самоутверждение в желаемом внешнем статусе. Он хочет, безусловно хочет, быть героем и победителем, но без особых испытаний и борьбы внутри самого себя, хотя именно это способно превратить его в действительно значимого и влиятельного человека-главу, человека-лидера, предводителя.

Стратегия риска и попыток маневренными приемами одолеть противника в конкретных обстоятельствах этой битвы может привести к ситуативным победам и самоутверждению, но в любой длительной перспективе стратегия игры и успеха не продуктивна. Либеральная теория перспектив (Канемана и Тверски), доказавшая, что именно рискованными и импульсивными действиями можно добиться желаемого преимущества, результативна исключительно конъюнктурно и не обеспечивает длительного сохранения преимущественного статуса, и тем более не обеспечивает проявления подлинного глубинного потенциала (призвания, предназначения). Логика риска тактически приносит выигрыш, но стратегически всегда уступает логике намерения. Игра «в долгую» требует иного инструментария и другой концепции.

Любая элитная группа обычно переживает точно такую же метаморфозу собственного разложения. Ее пирамида рушится, возникает ситуация разрастания безвластия и предательства уже за пределами собственно элитарной среды – само общество переполняется предателями и преданными, властителями и рабами.

Главная, глубинная причина разрушения такой жизненной стратегии игры, риска, битвы и противоборства у любого элитария связана с тем, что его истинная уникальная человеческая природа, собственный гений (личностная доминанта – по Ухтомскому) постоянно борется внутри его самого за внутреннее единение, за душевный покой, за веру в себя и свои природные данные.

Внутреннее любой элитарий, любой, кто ощущает себя необычным, выделяющимся из общей массы, человеком, нуждается как в воздухе в союзе (симбиозе, взаимности) с близким человеком, воспринимаемым как часть самого себя, или в партнерстве, взаимодействии – любом взаимодействиии, в том числе соперничестве, противостоянии, спарринг-партнерстве, без которого он не воспринимает самого себя, или в команде партнеров и союзников, которые часто составляют главную суть его жизненных достижений.

Причина этой глубинной потребности (часто, кстати, совершенно не осознаваемой) во взаимности состоит в том, что подлинная человеческая природа раскрывается исключительно в состоянии зеркала – либо в глазах близкого человека или близких вообще, либо в глазах незнакомых, посторонних людей, в том числе врагов или недоброжелателей, которые, однако, могут играть в жизни поразительную «зеркальную» роль.

Возникает неизбежный конфликт - истинная натура элитария неотвратимо хочет взаимности, гармонии с самим собой, в первую очередь, но его эгоистическая натура в то же время ее отвергает, и поэтому основным метафизическим вопросом, постоянно мучающим такого внутренне раздвоенного человека, остается вопрос о собственной интеграции и целостности, собственной свободе. Именно этот, главный вопрос собственной жизни, не добившись самообладания и внутренней гармонии, элитарий склонен решать негативно, как принятие негативной свободы, то есть свободы от кого-то или чего-то, безумно страшась свободы как взаимности, взаимодействия, слияния, любви.

Элита и либерализм, ложный и подлинный

Особую роль в этом комплексе негативной свободы выполняет живущая в каждом элитарии стратегия свободы от Родины. Предательство элит, связанное с бегством из родной страны, а также с предательством ее интересов, ее традиций, составляет одну из типичных примет элитарного поведения как такового. Придуманная для такого мировоззрения идеология глобалистского либерализма прекрасно подходит для обоснования и оправдания стратегии эгоистического бегства и предательства «по обстоятельствам», но совершенно не подходит для решения метафизического вопроса личностной целостности или целостности страны. Предательство как поведенческий и ментальный способ самооправдания типичен для либеральной картины мира, правда, оно там маскируется различными вариантами концепций социальной терпимости и социального мира. Но даже в благополучной, сытой либеральной картине мира от себя не убежишь, предательство самого себя бегством не исправишь, это состояние сомнений и вечного самообвинения хорошо знакомо любому элитарию. За все в этом либеральном мире приходится платить.

Либерализм хорош, когда он по-юношески полон мечты и романтических надежд, когда он еще не понимает, что для него свобода и хочет насладиться ею, когда нуждающееся в свободных людях общество только ищет свою опору и свое мировоззрение, свое свободомыслие. Либеральное мировоззрение, так как оно создавалось, было полно очарования молодости и страсти, было неопытно и хотело проверить свою волю в процессе естественного отбора тех либеральных элитариев-патриотов, кто обладал способностями сотворить формулу национального единства, национальной мечты, и главных национальных и патриотических ценностей, разработать политику и образцы унитаризма нации и стать признанными героями своего времени. Но время либерального расцвета давно миновало, и вся его мировая практика обмана, спекуляций и предательства уже давно привела к разрушению и наций и собственного героического прошлого.

В России время расцвета либерализма проявлялось совсем иначе, чем на Западе в эпоху т.н. Нового времени. Этот национальный подъем к свободе в России, опоздавшей к нововременным технологическим и социальным сдвигам, происходил только спорадически, дискретно, начавшись только в середине 19 века, затем на рубеже 19-20 веков, в 20е годы 20 века и в 40-50-70е послевоенные годы и был недолгим.

Отчасти поэтому Россия, отстаивая свою национальную свободу, оказалась вынуждена на всем протяжении 20 века одновременно жертвовать огромными людскими и природными ресурсами и пытаться связать либерализм и социалистические эксперименты. Однако, в то же время, патриотический жертвенный подвиг в России в 20 веке, беспримерный народный и общенациональный героизм и стойкость вызвали к жизни появление иного понимания свободы и появление элиты другого либерального типа – патриотического, пассионарного. Возник феномен либерального патриотизма героических российских советских элит, которые показали пример массового мужества, гуманизма и свободолюбия такого масштаба, который Запад видел в своих цивилизациях только отчасти. Так произошло историческое расхождение либеральных элитарных ценностей России и Запада, западная элита осталась либерально-эгоистической, субпассионарной, российская стала либерально-патриотической и пассионарной (разница состоит в том, что пассионарий не стремится и не нуждается во власти и статусе, ему нужна только свобода и правда, субпассионарий – наоборот, стремится исключительно к обладанию власти и к тому, что ее обеспечивает, например, к деньгам и вообще богатству, что для него ценнее правды).

Более того. Эта героическая эпоха массового самопожертвования в России 20 века, сопровождавшаяся рождением целых поколений российских элит совершенно иного либерального качества, воспринималась на Западе с завистью, паникой и страхом, и воспринимается так же до сих пор. Запад приложил массу усилий, чтобы попытаться подавить именно этот пассионарный либеральный потенциал российской героической элиты, потому что она обладает такой силой, о которой он, более всего ценящий индивидуально-персональную власть, деньги и величие, не может и помышлять.

В реальности получилось так, что западный либерализм со своим стремлением к гегемонии исторически претерпел радикальную катастрофу, выродившись в неолиберализм, либертарианство, даже анархизм, проложив дорогу постепенному распаду и трансформации самого Запада. Советское общество так же распалось в результате катастрофы, так как коммунистический исторический эксперимент не удался социально и экономически. В то же время, в результате этих зеркальных катастроф появился новый мировой гуманитарный и гуманистический либеральный феномен.

Опыт появления гуманитарной и гуманистической либеральной элиты в России и в мире, в том числе на Западе, в целом состоялся, несмотря на издержки холодной войны, советского бюрократического и социал-тоталитарного строя, а впоследствии несмотря на гибель советского государства и начавшуюся деградацию Запада. Выдающуюся роль в появлении этого мирового феномена – как в СССР, так и в других, в том числе западных странах, после Второй мировой войны, сыграло военное поколение. Эти люди-победители еще живы, равно как живы и их потомки, люди с пассионарным либеральным мышлением, длинной волей и героическим опытом открытости, душевной щедрости, бескорыстия и искренности, полученным в экстремальных условиях мировых войн и послевоенного восстановления. Сравнивать эту героическую элиту с теперешними российскими и западными элитариями бессмысленно и тем более бессмысленно сопоставлять ее мировоззрение с либеральными западными ценностями, как их понимают на Западе сегодня.

Важно осознать, что есть подлинный либерализм – это исконная свободолюбивая мысль и практика человеческого существа, обращенная непосредственно к самому человеку и его уникальности, основанная на совести. Это известно еще со времен античности, которая выдвинула понятие «доброй совести» как состояние радости и внутреннего мира по отношению к внешнему миру, как самоотдача, как самопожертвование. Такое понимание совести отличается от авторитарной (эгоистической) совести, связанной с подчиненностью внешнему авторитету и отстаиванием собственной пользы и выгоды. Подлинный либерализм не утилитарен и не эгоистичен, он открыт и готов дарить и верить, готов разделять с каждым свою мощь и радость жизни, его могущество основано на глубочайшем чувствовании собственной неукротимой силы, ему все по плечу.

Это противостояние в среде элитариев можно определить как противостояние «человека фаустовского», закрытого, нацеленного на тайную власть, душа которого хочет быть единственным властителем мирового пространства, ей не нужны свидетели – это ложный либерализм, и «человека прометеевского», распространяющего и дарящего свою силу всему миру – это подлинный либерализм. «Добрая» или гуманистическая совесть требует «честности во мраке» и наращивается в течение особого жизненного опыта завоевания доверия окружающих. Подлинный либерализм – это свободомыслие и свободолюбие, это стремление добиться победы и свободы как ответственности, доверия, взаимности и стяжания общего блага.

Есть либералы – те, кого мы отлично знаем по многочисленным всем давно приевшимся лицам самодовольных «хозяев жизни», которые считают себя избранными на веки, а всех окружающих – плебсом, «быдлом». Этот хорошо узнаваемый тип либерала не смущается откровенно противопоставлять себя всему обществу, все меряет исключительно на деньги и влияние, в том числе влияние силовое, претендуя на самые значительные социальные позиции и властные посты в государстве.

В то же время есть Либералы – люди длинной воли, стратеги, волевые, сильные, с мощным самообладанием, способные «держать удар», обладающие ответственностью и уникальной способностью принимать оптимальные, взвешенные решения, готовые к обновлению и самообновлению, к неустанному поиску и борьбе («бороться и искать, найти и не сдаваться») за правое дело.

В русской и советской истории эти Либералы были в среде предпринимателей (в том числе старообрядцев), ученых, государственных деятелей, военных любого ранга и звания, артистов и мыслителей, которых всегда отличала другая элитарность – они выделялись своим талантом, глубоким и острым умом, силой воли, душевной щедростью, благородством и простотой одновременно.

Эти личности не противопоставляли себя людям, а напротив, показывали редкую самоотдачу, самоотверженность, щедрость, готовность отдавать все без остатка в любимом деле, ради общего блага, ради высших ценностей справедливости, добра, правды, свободы Родины.

Ностальгия по этим подлинным либеральным ценностям живет в России и сегодня, составляя основу для поиска, уже после советского времени, отечественных национальных ценностей. Битва за либеральные идеи еще не окончена, и, соответственно, история не только не закончена, она только начинается как история людей и их борьбы за свою подлинную свободу.

2. Российская элита, ее сила и слабость

Линии разломов

Российская элита никогда не была гомогенной ни с точки зрения идеологии, ни с точки зрения социальной структуры. Феодальные, сословные черты всегда сочетались в ней с чертами бюрократическими (самое яркое проявление – советская «номенклатура», не изжитое до сих пор), элита в России всегда балансировала между государственной авторитарной властью и народом, предпочитая приспособляться то к одному слою, то к другому.

Важно указать, что жесткая иерархическая система номенклатурных отношений в российской элите была доминирующей, но - достаточно короткое время – особенно в период мобилизационной экономической модели 1930-1950 г.г. на фоне Второй мировой войны, сыграв значительную роль в мобилизации сил для сопротивления нацизму и обеспечения военной победы в Великой Отечественной войне. Одновременно существовала и другая элитарная система, сетевая, которая проявилась, например, и в условиях военного времени в виде военного армейского братства, широчайшего народного движения патриотического добровольчества, выдвинувших их своих рядов выдающихся народных представителей российской элиты.

Возник естественный внутриэлитарный конфликт, который привел к распаду единого элитарного российского пространства, в конце 1980х годов появился большой новый слой российской элиты демократического сетевого образца. Эта элитарная группа не была либерально-прозападной, но она было отчетливо антибюрократической и антитоталитарной. Ей противостояла старая бюрократическая номенклатура, которая, понимая, что она может потерять власть в результате общенародного подъема движения к либеральному строю с его открытостью и демократизмом, совершила национальное предательство, сломала основы советского государства, подставив страну фактически под внешнее управление под либеральными западными лозунгами и сохранив свою власть и богатство в новых исторических условиях. Эгоистический либерализм в результате подмял под себя – на определенное время – либерализм патриотический и пассионарный, установив строй «криминальной революции».

Последствия этого национального предательства российской номенклатуры Россия не преодолела до сих пор и в 21 веке. Равно как не преодолела глубокий, до сих пор существующий и периодически резко обостряющийся конфликт между иерархическими слоями российской элиты – чиновничеством, государственными служащими и церковью, в частности – и элитами сетевыми, к которым относятся множество групп влияния от крупного и среднего предпринимательства до интеллектуалов, творческой и научной интеллигенции, сообществ в социальных сетях и медиасетях.

Этот конфликт принимает регулярно крайне ожесточенные формы, заменяющие в реальности собственно политический процесс, включающие межличностное и межгрупповое предательство и коррупцию в самых различных формах. Это разлагающе воздействует на общество в целом, отчетливо выходя за рамки стандартного бинарного противостояния государства и гражданского общества. В результате внутри российской элиты можно наблюдать доминирование фактически военного противостояния, не просто соперничества, но именно ожесточенного конфликта с крайне редкими периодами консенсуса и согласия.

Важно отметить, что устойчивое внутриэлитарное и политическое согласие в России достигается в основном исключительно на основе памяти борьбы за национальную независимость и героического подвига в Великой Отечественной войне, или памяти отстаивания национального единства перед лицом внешней угрозы – например, в ходе украинского кризиса 2014года и воссоединения Крыма с Россией или в ходе антироссийских кампаний Запада последних лет. Иные факторы, в том числе – структура и устройство внутри элитарных отношений, роль, авторитет и влияние президента, его положение над схваткой, например, - способствуют элитарному согласию лишь изредка и ситуативно.

Данный постоянно действующий фактор внутриэлитного противостояния (иерархия-сеть) в России сопровождается бурным противостоянием и иного свойства. Речь идет о старой и типичной для России проблеме западников и славянофилов (или иначе реформаторов и охранителей), а также о существовании вековой для России ситуации постоянно воспроизводящегося «русского парадокса», явления глубокого внутреннего раскола – в ментальности, мотивации, культуре как элитарной, так и народной.

3. Русский парадокс

Ловушка промежуточности

С самых первых попыток создания надэтнической общности Россия постоянно находилась в поисках своего места – в пространствах Евразии и мира в целом. Эти поиски выявили основу русской ментальности (национального восприятия и самовосприятия), не изменившуюся и поныне, а именно русский парадокс, качество, характеризующее постоянное балансирование России между двух краев, границ, крайностей, окраин, миров, ее хроническую неспособность найти 1) середину, 2) точку опоры, 3) способов и моделей самосохранения, саморазвития и принятия своей исторической судьбы. Преодоление своей парадоксальности Россия осуществляет непрерывно вот уже не менее 500 лет, испробовав самые различные способы внутренней сцепки.

Парадоксальная российская ментальность, постоянно воспроизводящаяся в России, имеет четкие очертания, связанные с целым рядом мировоззренческих и структурных способов достижения желаемой целостности. Одним их них вот уже много веков остается авторитарный (монархический и моноархической, связанный с властью одного лица) каркас, потребность в котором прослеживается во всех без исключения слоях, сословиях, стратах, сообществах, группах влияния российской политической и социальной системы.

Второй, связанный с этим неизбежный компонент устойчивого национального устройства в условиях промежуточности, это – особый личностный запрос общества, обращенный к элите, запрос на особые лица. Общество нуждается в отборе такой правящей элиты, которая будет иметь личностные качества, достойные великой истории и великой и трагической судьбы России. Данный запрос в России постоянный, равно как постоянной остается его слабая исполнимость. В том числе и потому, что сам по себе ценностный общественный запрос на великих людей направлен на поиски харизматиков, на то, чтобы это были личности целостные и зрелые, а также нравственно безупречные.

В этот свод общественного запроса входят ценности то справедливости, то правды, то компетентности, то решимости, то мудрости и терпения, то нравственной непогрешимости, то ловкости и авантюрности, то удачливости, то выносливости, они постоянно соревнуются друг с другом в общественном мнении, составляя огромный неустойчивый комплекс с приматом нестяжательства в центре. Российская элита хронически не соответствует этому запросу в том числе и потому, что общество хочет, чтобы им правили личностно состоявшиеся люди (те, которые ЕСТЬ такими, какими их хотят видеть, значимыми, сильными, волевыми, милосердными), а сама элита хочет, чтобы ее оценивали по тому, что она ИМЕЕТ – статус, богатство, интеллект, технологии управления, влияние, достижения). В результате возникает постоянное, каждый новый цикл воспроизводящееся взаимное недовольство. Элите все время кажется, что ей достался не тот народ. А у народа с души воротит при одном виде собственной элиты.

Третий компонент этого восприятия национальной целостности имеет глубокую метафизическую подоплеку. В России либеральные мировоззренческие поиски всегда сопровождались противопоставлением российской цивилизационной идентичности как Западу, так и Востоку. Евразийская ширь и евразийская особенность воспринималась в России через призму мировоззрения смысла, отличающееся от причинного мировоззрения Запада, основанного на апологии воли и действия, прагматизме и расчете. Евразийские мировоззренческие поиски имели также массу отличий и от восточных учений, где главное место отводилось недеянию, ненасилию и созерцательности.

Мировоззрение осознания себя и осмысления своего места в истории русской ментальности наполнено многочисленными образами, призванными дать прочную основу самоопределению как русского, так и всех евразийских народов. К этим образам можно отнести мессианскую идею «Третьего Рима», а также идею Софии Премудрости, обосновавшую историческую взаимосвязь и взаимопроникновение народов в цивилизации России-Евразии при определяющей исторической роли Русского мира.

Русское мессианство (православное, большевистское, националистическое, либеральное) нашло в идее Третьего Рима благодатную почву и то историко-метафизическое обоснование, которое в различных вариантах существует до сих пор в имперских слоях российской элиты. Главная суть этой имперской концепции не только на русской, но на восточно-славянской и итальянской почве состоит в двух положениях – первое – гегемонистское, гласящее, что государственно-иерархическая имперская власть (структурная иерархия великодержавия) главенствует как основа мироустройства как такового, (первое среди равных) и второе – цезаризм или цезаро-центристское устройство не имеет себе равных по благости и истинности по сравнению с любой иной мировой как практикой, так и теорией социально-политического устройства, а русское (итальянское, славянское) начало богоизбранно (Святая Русь).

Жертвенная подоплека

Важнейшей особенностью этих ментальных построений всегда был устойчивый ценностный комплекс, включающий специфическое понимание жертвенности и предпочитаемого образа спасения, а также специфическое представление о протяженности времени и пространства. Этот ментальный комплекс воспринимает время и пространство как некую длительность, устремленность, вдаль, ввысь, вперед или назад, в будущее или прошлое, но не в настоящее.

Эта парадоксальная жертвенная ментальность существует в т.н. канунном времени и неподвижном недвижимом пространстве, где жизнь течет в канунных ожиданиях или в старом, добром времени, в ностальгических воспоминаниях, будучи направлена на беспрерывное ментальное (не деятельное) отслеживание путей выхода из этого пограничного положения. В каждом таком канунном варианте российской ментальности хорошо прослеживается один и тот же парадоксальный изъян – «туннельный синдром» и зависание на пороге, у ворот, либо оглядываясь в прошлый «золотой» век, либо устремляясь в будущий не менее «золотой» образ мечты о народном счастье.

Русская парадоксальная ментальность страдает симбиозом синдрома «старого доброго времени» и «туннельного синдромом» хронически, этот удивительный феномен прослеживается в России везде и постоянно, на бытовом уровне и на самом универсальном, в том числе элитарном. Отличает его пренебрежение к настоящему, к тому, что под ногами, а также типичная фиксация на светлом пятне в прошлом или «на светлом пятне в конце туннеля», на поставленной смутно, чисто умозрительно, не осознаваемой утопической цели, к которой все движется напролом – то есть без особого внимания к средствам, деталям, затратам, возможностям, конечным результатам, жадно, азартно и часто насильственно и на бесконечных, таких же азартных и утопических поисках смысла судеб в русской истории.Идея Третьего Рима воплощает этот синдром идеально.

В результате возник устойчивый ментальный парадоксальный комплекс, где жертвенность (приятие ее или борьба с нею) занимает центральное место, образуя «порочный круг» самоотрицания. В этом комплексе хорошо видно привычное игнорирование уникальности, значения и прав отдельной личности, отдельного человека. Данное положение парадоксально, потому что оно в России всегда сочеталось с массовым народным отчетливым гуманизмом, сердечностью, отзывчивостью, конфессиональной терпимостью в реальном деле, в реальной ситуации. Это качество часто называют типичным проявлением «восточного», традиционного, в том числе общинного социально-культурного уклада, которое на самом деле есть типичная сетевая антиэлитарная ментальность, характерная для всех видов сетей как переходных состояний.

Сеть, народ как сетевая структура с его сетевой ментальностью и извечной тягой к соборности, привычно не любит элиту (начальство, хозяина, правителя), зная ее предательские свойства и манипулятивность, связывая само понимание личности с конкретным и привычным неодобряемым образом элитария. Сеть в своих ожиданиях великих харизматиков выдвигает на ее место не саму личность или сами личности элитариев, которые ей известны мало, а их, личностей, общественно признанные образы, то есть – условно говоря – не тело, а дух бесплотный.

В России данное сетевое качество суть глубоко жертвенное свойство, свидетельство оторванности от реальности, наличия ментальности мечтательной, более ценящей духовное, а не материальное, более обращенной к важности общинного, терпимого существования, внутриобщинной солидарности, общинной аскезы, непритязательности и неприхотливости. Русская сеть тем самым проявляет себя постоянно именно как структура с устойчивой внеличностной моралью, где ценится не личность как таковая (например, не авторство, не имя) а ее жертвенные, героические поступки и качества. Это – ярко выраженное антиэлитарная мораль, мораль, ценящая принадлежность к общему в противовес как особенному, так и уникальному.

Эта русская сетевая жертвенность на фоне украинской трагедии стала стремительно превращаться в глубоко патриотическое чувство солидарности с братьями, воюющими за свободу Русского мира против нацизма, но игнорирование личностного начала не исчезло, скорее усилилось. При этом в ментальности стали доминировать множественные слои традиционных социальных приоритетов, традиционных ценностей (в том числе стереотипов социальных долгов, социальной вины), социально-значимых смыслов, которые обладают сильным постоянным воздействием на индивидуальное и групповое поведение, восприятие и самовосприятие.

В результате возникают устойчивые социо-культурные паттерны, в том числетенденции как высокой героической жертвенности, так и униженности и инфантильности, чреватые хронической травматичностью, виктимностью, катастрофностью, особенно имеющей не техногенное происхождение, а связанной с так называемым человеческим фактором). Это становится типичным как для обществе в целом, но особенно в нижних социальных слоях, где характерно наличие социального застоя. Хорошо известно, что жертва появляется там и тогда, где и когда давно назревшие перемены не происходят в силу ментальной и поведенческой инертности, косности.

4. Элитарное опустошение

В социальных сетях, которые четко отражают состояние общества, особенно его элитарных слоев, групп интеллектуалов, творческой интеллигенции, молодежи, заметно усиливаются типичные эсхатологические интенции, культы силы и насилия, попытка бегства в мистицизм, оккультизм, потребительство, ксенофобию - либо – в патерналистские интенции, в том числе интенции крепостничества, самодержавности, конфессионально-культурного шовинизма, включая «номенклатурную» замкнутость, и фундаментализма. И все это на фоне откровенной слабости «уравновешивающей» светской культуры, которая могла бы оздоровить социальные сети, вбирающие в себя, остроту ненависти и взаимной озлобленности.

Последние годы хорошо заметен рост социального эгоизма и «кукольность» в деятельности российских элит, в их общении, этикетности и коммуникации, создание массы коммуникативных барьеров, типичных для «номенклатурного» существования, культурной и этикетной отгороженности одних «социальных кустов» («социальных куколок») от других. На этом фоне налицо харизматическое опустошение отечественного культурного ландшафта, обеднение его яркими общественными фигурами, имеющими определяющее воздействие на общекультурную среду. Украинский кризис только обострил эту ситуацию, сделал ее выпуклой и четкой.

Элиты перестали отражать смыслы и суть национальной культуры, но при этом – что главное – раскололись на тех, кто резко ушел «вниз» в народный патриотический и гуманитарный сетевой слой, либо наверх, солидаризировавшись с иерархией и верхушкой власти. Средний слой «провис» и не может самоопределиться вот уже несколько лет, и поэтому в российских элитах на этом фоне налицо деструктивное парадоксальное восприятие инокультурных влияний, типичное для культурной периферии – то безудержное заимствование, вплоть до зомби-эффекта, западных или восточных культовых и культурных паттернов, то агрессивное их отталкивание с наращиванием образа врага или заговора.

В элитах стало обычным парадоксальное восприятие собственной истории – то героизация, то неприятие огромных исторических слоев и даже целых эпох с тенденцией разрушать их культурные проявления. Этот феномен резко обострился на фоне 70-летней годовщины Великой Победы 1945, его простимулировал нарастающий на Западе циничный крен в сторону героизации нацизма и пересмотра итогов Второй мировой войны, а также на фоне 100летней годовщины Октябрьской Революции, которую власти в России просто проигнорировали. Это демонстративное игнорирование произошло, возможно, и потому, что срыв в коммунистическую утопию в России с ее трагическими последствиями, стал возможным по многим историческим причинам, но не в последнюю очередь из-за государственного предательства российских элит. Тех самых, наследники которых создавали впоследствии все те же оторванные от народа и его интересов номенклатурные бюрократические структуры государственной власти, несущие прямую ответственность за гибель советского государства в 90х.

Софиевские размышления

Важно подчеркнуть, что парадоксальная российская ментальность имеет глубинные мотивационные (смысловые слои). Как и всякое парадоксальное умозрение, русская ментальность издревле направлена на самоосознание, то есть на рост осознанности, которая – осознанность – не есть акт чистого разума. Это разум ищет рационально постигаемого смысла, а сознание в данном случае предполагает поиск духовной свободы, раскрепощенности духа, одухотворенности разума верой, возникновения смысла как особого видения панорамы и перспективы, стратегического знания, познания, прозрения, просветления, достигаемого не только обычным логическими или аналитическим способом. Данное качество – это одно из тех, которое в России постоянно предъявляется как метафизический запрос общества и как необходимое метафизическое качество для представителей как власти, так вообще всей правящей элиты.

Такое особое размышление близко к античному пониманию ума, этот вариант в истории русской мысли связывался с образом Софии, Софиевский вариант осмысления предполагает эвристический поиск (в озарении) или апофатическое прозрение (в пустоте), путем интуитивных и ярких открытий, или открытий, совершенных в необычайных обстоятельствах «софийного окна», при особо сильных и необычных испытаниях, в шокогенных процессах, в том числе связанных с катастрофой. С этой точки зрения украинская катастрофа и есть такое «софийное окно», когда возникает уникальная возможность увидеть будущее, понять суть и смысл перемен, рассмотреть их направленность, векторы, горизонт.

Эта софийная ментальность предполагает наличие внутри общества мощных сетевых сообществ, удерживаемых не столько привычно властными (административными, то есть патерналистскими) способами, сколько способами взращивания естественных, основанных на общем интересе, ответственности и солидарности, социальных и культурных приоритетов, где солидарная общность сознания, веры и убеждений есть естественная подпитка сети и где личность будет признанным центром и ядром всего сообщества.

У Кастельса есть любопытное наблюдение за метаморфозой власти и, соответственно, иерархии, относительно сети. «Сетевая логика влечет появление социальной детерминанты более высокого уровня, нежели конкретные интересы, мотивирующие само формирование подобных сетей: власть структуры оказывается сильнее структуры власти. (курсив мой, Л.К.) Принадлежность к той или иной сети или отсутствие таковой, наряду с динамикой одних сетей по отношению к другим, выступают в качестве важнейших источников власти».

Этот процесс уже идет в полную силу. Саморегулятивная социально-культурная сеть в России формируется быстро и включает в себя на данном этапе в основном не столько социальные, а культурно-психологические, эмоционально-чувственные компоненты, существующие при этом в состоянии постоянной противоречивости, антиномичности. Эта антиномичность хорошо стимулирует активность сети, в ней постоянно действуют и имеют множество сторонников, тысячи групп влияния, которые отстаивают такие пассионарные ценности как общественныйпримат этического императива (конструкт «совести») при традиционном героическом личностном приоритете риска, дерзости и авантюризма, а также как примат эмоционально-душевной общности и, одновременно, как приоритет маргинальности, лиминальности, идеалах «дороги» и «пути» – в том числе сочетание таких противоположностей как экстремизм, грандиозность и сетевая анонимность, размытость.

Вместе с этим, для развертывания полноценного сетевого общества в России явно не хватает четких зрелых сетевых структур, скорее даже сетевых сословий и цехов, которые традиционно были всегда эффективны (артели, шарашки, отходничество, коробейники и проч.) и которые могли бы легко перерасти в сетевые платформы и цепочки. Роль этих структур крайне важно, потому что иначе сеть растет рывками, неравномерно и провоцирует чисто маргинальные тенденции, в том числе «снизу» - заметный пуэрилизм, невзрослость, отроческие интенции с их наивностью, доверчивостью, непосредственностью, максимализмом, склонностью к героике «кулачного боя», будь то в виде революционной риторики или решению всех проблем исключительно силой, к криминальным или криминализованным отношениям, партизанской героике с их привычной управляемостью властно-авторитарными структурами, вождизмом, полным отсутствием какой-либо ответственности и уж тем более каких-либо устойчивых концептуальных убеждений.

В то же время «сверху» сети в России точно так же, зеркально, отличаются все тем пуэрилизмом, той же невзрослостью, скорее неразвитостью осознанности, неготовности к ней, неспособности принимать концептуально выдержанные решения. В них доминиоуют засилье медиакратов и так называемой прослойки «креативщиков» («креативного класса»), с его весьма примитивным уровнем осознанности, отсутствием не только панорамного мышления и видения, но часто и практичности, обычного «здравого смысла». Сетевой «креативный класс» предпочитает сохранять свою особость и элитарность характерной этикетностью и ритуальностью, выделяясь из «массы» примитивно-подражательно - то есть сохранять всю ту же анонимность, криминализованность отношений, вождизм, услужливость, изворотливость, коррупцию, полное отсутствие личной ответственности и тягу к круговым, замкнутым методам существования, включая «круговую поруку», а также типичным стратегиям национального предательства и бегства.

Хозяйственный и управленческий разлом

Хозяйствование и освоения техники в России, поиски осмысления в хозяйстве и материальной культуре всегда были точно так же двойственны, противоречивы. В этой хозяйственной ментальности причудливо сочетаются сетевая общинность с ее пренебрежением к личности, стойкий примат крепостничества, плавно перешедший в современные корпорации и типичное русское свободолюбие. В русской ментальности живет все то же вековое нежелание покоряться хозяину и любовь к сильному государству и сильному царю, упорная лень и саботаж там, где нет личной или общинной (общегосударственной) заинтересованности и выгоды.

А вот там, где есть общественная перспектива, где открывается государственный горизонт, там немедленно (вспомним «туннельный синдром» и ностальгический мотив «старого доброго времени») появляются прямо из небытия неимоверная готовность русских работать штурмом, самоотверженно, без сна и отдыха.

В то же время, русская исконная общинность, отображаемая в ментальности как желание равных возможностей для всех (не путать с эгалитаризмом, то есть принципом справедливости, это в России понимается по-разному), сочетается со стремлением части русских к не просто богатству, а к немыслимому богатству, которое, как известно, добывается далеко не праведным путем. Иначе говоря, упорный труд, на земле или в любом другом месте, приносящий потом и кровью, смирением и выносливостью добытый заработок в России соперничает с собственностью, добытой авантюрой, безрассудством, риском, удачливым теневым маневром.

Успех, понимаемый по-западному как достижение общественно признанного статуса (имеется в виду материального прагматичного статуса) для русской ментальности часто неприемлем, потому что в России, где больше ценят смысл жизни, очень мало таких ценностных структур, которые бы относились к значимым прагматическим ценностям.

Успеху в России противопоставляют стяжание удачи (как вариант материального нестяжательства), терпение, признание, авторитет, призвание и самодостаточность, отдавая приоритет не признанию своей удачной карьеры со стороны своего социального слоя, а самовосприятию своей свободы, особенно духовной свободы, и завоеванию признания – причем, как правило, не на основании материальных ценностей (недвижимости, банковских счетов, яхт и проч.), а на основании личных одобряемых качеств – трудолюбия, терпения, упорства, веры в себя и свое дело, благотворительности, творческих достижений как способов поиска смысла своей жизни.

Двойственность русского среднего класса.

Средний класс, который обычно является носителем одобряемых всем обществом ценностей, в России достаточно аскетичен (даже несмотря на социальное расслоение русские предпочитают «жить как все») и невнимателен к границам своей материальной территории. С одной стороны, в нем существует негативное восприятие конкуренции, мещанства (то есть рачительного, «заземленного» хозяйствования и чисто денежной корысти), нечеткое восприятие материальной культуры, понятиям «мое и наше», стремление трудом достичь не столько значимый уровень денежного материального достатка, сколько доказать свою личную состоятельность (свой личный смысл), умения, способности, иметь деньги, чтобы обучаться, иметь интересную работу, достигать чего-то очень личностно-важного. Материальная аскетичность, неприхотливость, выносливость, терпение, умение выживать и находить выход даже в экстремальных условиях – это вообще общенациональная черта русских, происходящая из их исторического пути.

Но в русском среднем классе - с другой стороны – доминируют и другие тенденции - к нелегитимным и силовым способам обогащения, к ловкачеству, около криминальным связям, или же к тому, чтобы добывать себе предпочитаемый социальный статус «жизни как все» без излишних усилий, патерналистски, пользуясь соответствующими связями с местными властями, своим «социальным кустом», своей «большой семьей» (большесемейной общиной), своей социальной «куколкой», корпорацией, кланом.

Русские «дороги» (культура Пути).

Данная амбивалентность мотивации хозяйствования в России имеет глубокие исторические корни, связанные с несколькими устойчивыми архаическими конструктами в отечественной ментальности, затрагивающей все слои общества сверху донизу, в том числе с устойчивыми традиционными полоролевыми стереотипами, типичными для любого сетевого общества как оно есть. Первый из них – это аскетическая апология «дороги», «пути». Русские, в особенности мужчины, в хозяйственном отношении столетиями находились вне оседлого места, вне места общины, постоянно в «дороге», на воле, в отходничестве, в профессиях, связанных с техникой, тэхне-культурой, периферийной к домашнему укладу, где властвовали женщины, женский труд и женская доля.

Мужчины – пастухи, мельники, печники, охотники, кузнецы, купцы-коробейники, странники, коновязы, бродячие ремесленники, плотники, солдаты – с подозрением относились к «бабьему миру», обходя его стороной, чтобы не быть «на привязи», не зависеть от непривычного и неодобряемого «домашнего» статуса, как не обладающего таким безусловным приоритетом как «сила». К одобряемой «силе», к традиционному пониманию мужества относились исключительно «свободные» занятия, имеющие отношение к пребыванию в «пути» и к технике, инструменту, удаленные оттрадиционных монотонных «женских» ролей – повитухи, пряхи, стряпухи.

Для русских с их огромной территорией переселения и передвижения всегда были очень значимы. В отечественнойкультуре до сих пор живут типичные образы странников, «калик перехожих», странствующих богомольцев-паломников, беглых крестьян и каторжников, разбойников, ямщиков, уходивших в дальние извозы, переселенцев, отправлявшиеся искать за морями «лучшую жизнь», воинов-защитников и воинов-освободителей, уходящих «воевать свободу» и «лучшую долю», помогать «братьям в неволе». Одобряемые ценности «Пути» хорошо известны – это весь комплекс сетевых героических качеств, отвага, отчаянная смелость, готовность к риску, азарту и неготовность к хозяйствованию, стяжание удачи на пути поисков труднодоступных идеалов и нестяжательство богатства, ловкость, хитрость, бесшабашность, «удаль молодецкая», отторженность от формальной власти и слава народного героя, выносливость, готовность «искать и не сдаваться», братская и сестринская любовь и дружба, ценности «кочующей общины», боевого, военного братства, вечные, нескончаемые поиски «земли и воли», которую отстаивают до последнего, в том числе ценой жизни - «русские не сдаются», романтика дальних дорог и дальних путешествий, «хождений за моря» и т.д.И это именно те вековые ценности, которые в России издревле включаются в одобряемый образ правящего слоя, лучших людей.

Интересно, что множество современных бывших «технарей» в России, оказавшихся вне своих привычных предприятий, разоренных перестройкой и наступлением рыночных отношений, отправились именно в «путь», в значимые «сильные» профессии купцов-коробейников, дальнобойщиков, челноков, предпринимателей, торгующих «на выезде» техникой или технологиями и беспрерывно передвигающихся как по России, так и за границей, активно доказывая свою «силу» и свободу «дорогой» в предпринимательстве, сначала в диком, примитивном, а затем во вполне устоявшемся, образованном, цивильном.

Глубинное ценностное и полоролевое расслоение русских, типичное для сетевой апологии «пути» и «дороги», а также ценностей соседской общины, сохраняется постоянно и воспроизводится не только в соответствующих социальных ролях, но и в парадоксах социально признанных самоназваний. Так, в самовосприятии русских по-прежнему доминируют древние образы «мужиков» и баб», «братьев и сестер», и наряду с этим – такие яркие андрогинные явления как уже упомянутый пуэрилизм, явление, воспроизводящее инфантильный образ странника-бродяги на информационно-культурном уровне (в том числе рассматриваемый ниже образ дурака).

Русские «дураки» (культура Лабиринта).

Второй из них – такой же архаический стереотип всеобщей потребности в безопасности, в защищенности, отсутствии перемен, в том числе личностных, любой ценой. Хозяйствование, владение и занятость в России повсеместно имеют одну и ту же общую для всех слоев и сословий мотивационную направленность, если угодно - «женскую» или андрогинную, младенческую.

Все от начальника до последнего сапожника хотят быть защищенными, иметь «крышу», «дом», социальное укрытие, «куколку» в любой форме, которая гарантировала бы постоянство, отсутствие изменений, даже незначительных, привычное спокойное (то есть защищенное, чудесное, иждивенческое) существование, будь то в форме службы и постоянной зарплаты, постоянного ритмичного дохода, например, дохода рантье, отката, взятки, бонуса, дохода от сетевого маркетинга – то есть финансовой или потребительской пирамиды, или в форме метафизической защищенности – например, компании, фирмы, системы, иерархически устроенной секты, банды, общины, государства, вождя, митинга, движения, авторитета, идеологии, других пирамидальных или круговых схем и способов жизнеустройства.

Нежелание или неспособность, отсутствие мотивации для того, чтобы по своей инициативе приложить свои рациональные или любые другие способности, начать что-то делать (лучше «лежать на печи»), надежда на чудо, кем-то сотворенное, желание «быть как все», уютно, комфортно, не высовываться, опасение сделать первый шаг, опасение потерять нажитое, даже если нажитого практически нет, нехватка обычного практического опыта, элементарной бытовой практичности, обыкновенного «здравого смысла», ответственности самых разных уровней, привычное делегирование возможности думать и принимать решение, то есть делать необходимый или непопулярный, болезненный выбор – кому-то еще – сверху, наверху, во власти, начальству, источнику значимой информации, например, гадалке или вождю, в любом случае кому-то еще, привычка жить по указке, ожидая приказа или ценных указаний – вот та живительная неоархаическая почва, на которой в России пышным цветом вырастают местные дураки.

В то же время обилие дураков в отечественной ментальности есть еще один признак ее парадоксальности, двойственности. Дурак считается двумирным образом, он - необходимая фигура, переворачивающая общеизвестное, общепринятое, он олицетворяет собой парадокс. Там, где водятся дураки, появляются гении, властвует миф и действительно чудо, неизведанное и поразительное. Дураки маскируют посредничество между земным и божественным мирами, они могут принимать иногда такие парадоксальные решения, которые сближают их с образами шута и юродивого, то есть персонажей, нередко излагающих непререкаемую истину.

Культура юродства – явление вселенское. Дураки – юродивые – личности уникальные, в русской (и не только в русской) истории они часто появляются на самом пике переломов, принимая на себя удар критических ситуаций. Следует признать, что эта историческая или обычная житейская роль – Дурака (Шута), которых в народе часто ласково называют «дурачками», жалея их и не обижаясь, бывает совершенно необходима. Эти удивительные личности недаром принимают на себя эту нелегкую общественную ношу – быть Блаженным, Дураком, Провидцем и Аскетом, выпадая из обыденности и совершая удивительный подвиг духовного смирения, привнося в мир иную, внецерковную святость личностного растворения ради правды, которая кроется не в материальном богатстве, а в богатстве и полноте души, в самоотдаче ради ближнего и любви к нему. Таким был подвиг правды и любви многочисленных блаженных в России, которых уже после их земной жизни причисляли к лику святых.

Возглашение этой правды – всегда общественная встряска, но встряска необходимая и желанная. Дураков всегда и везде сопровождает скандал, социальная разрядка там, где наметился застойный порядок, нуждающийся хотя бы во временной замене, в необходимостиочистить душу общества от невысказанных обид и унижений, выразив претензии власти в максимально простой и даже грубой форме. Дурак всегда использует случайную стратегию, и поэтому разрешает массу напряжений, кризисных ситуаций и отношений, создавая неисчерпаемый резерв готовности к изменениям, в том числе индивидуальным и общественным.

Дураки в интернете

Наличие и воспроизводство образа дурака в современной русской культуре представляет собой любопытное неоархаическое явление, ставшее спутником технизированного информационного общества, где доминирует потребность в банальных развлечениях, жажда грубых и примитивных сенсаций, тяга к массовым зрелищам с элементами насилия, примитивными аффектами. В современном информационном обществе – дураки-пуэры – как отроки, недоросли, так и вожди-клоуны, авторитеты, это главные обитатели сетевого общения, именно им принадлежат массовое, маниакальное, поголовное увлечение социальными сетями, сайтами общения, именно они занимаются распространениемпсевдосерьезных и эмоциональных обсуждений в блогосфере, создавая почву для формирования протестных платформ и движений. В ходе украинского кризиса пуэрилизм информационного пространства проявился в виде тяги к яростному информационному кулачному бою, к бессмысленной битве «стенка на стенку», где получателями выгоды выступают исключительно теневые хозяева сети, нетократы.

Парадокс современных пуэров состоит, однако, в том, что и нетократы и нетолюбы нуждаются в культуре бегства и защищенности одновременно. Оба эти края современных информационных сетей симбиотически впитали в себя и «сильные», андрогинные интенции «пути», «дороги» и маргинальные, пограничные, также андрогинные интенции «дурака» и потому представляют собой невероятно устойчивую социально-культурную среду со своими ритмами, циклами, психологическими особенностями и привычными стереотипами.

Дуракам-отрокам, недорослям-пуэрам, как и всем явлениям неоархаики, не хватает чувства юмора, они подозрительны и аффективны, враждебны ко всем, кто не состоит в их сообществе, жестоки, агрессивны, проявляют типичные для эпилептоидов реакции и тип мышления и действия, склонны к массовому анархизму и экстремизму. Известно, что в истории культуры пуэры появляются неоднократно, особенно в революционные и предреволюционные периоды, как носители революционного романтизма, с его типичным топографическим и социальным максимализмом, неоархаическими тенденциями рушить и крушить. Интернет сам по себе есть пуэрилистическая структура и подчиняется она тем же закономерностям, что и вся субкультура пуэров, для которой характерна четкая цикличность эйфории, паники и алармизма, депрессии и умиротворения.

Нетократы-пуэры действуют иначе, с прекрасным, высокоразвитым чувством юмора, отточенной сатирой, язвительными посланиями, профессионально понимая, что субкультура пуэров хорошо поддается любым резонансным неоархаическим воздействиям. Когнитивные войны, ведомые нетократами, используют типичные для пуэров лозунги, символы, знаки, соответствующую стилистику, слоганы, создающие определенное настроение, конкретные цветовые комбинации, ассоциативные ряды разного рода, обладающие способностью – в силу умелого сочетания направленного высмеивания и пьянящей голову патетики - быстро обесценивать любые социально-культурные приоритеты. Нетократы прекрасно знают, что «умные толпы» вообще на прямое насилие способны только в крайних ситуациях, скорее вследствие направленной провокации, но они могут отлично создавать эмоциональную атмосферу, наэлектризованную среду, в которой быстро, молниеносно распространяются любые, даже самые невероятные слухи, фрагменты правды, элементы популярных новостей и тем, формируя тем самым значимые приоритетные тенденции, массовость и спонтанность.

Общим для пуэров обоих направлений выступает, однако, типичное «дурацкое» парадоксальное состояние – они не имеют цели или концепции, не представляют себе «куда», «зачем», и даже «почему», им свойственен неизбежный «туннельный синдром» и даже ностальгические воспоминания о том, чего в реальности никогда не было. Но вместе с этим, в силу того же «дурацкого» состояния, они отражают реальный культурный и социальный парадокс, а потому могут провоцировать неожиданные и мало предсказуемые процессы и явления. Массовость появления в обществе пуэров любого возраста и любого социального статуса может быть отчетливым признаком наступления фазы перемен, когда рациональная логика и здравый смысл могут на какое-то время уступить место случайностям, парадоксам, спонтанным процессам разрядки социальной напряженности, как глобальной, так и локальной, и, как результат – смене структур общественного порядка, появления новых сетевых отношений и сетевых сообществ.

Парадокс в тэхне-культуре

Восприятие техники у русских часто неоднозначно, им свойственно столетиями занимать позицию «догоняющего» по отношению к западному миру, где технэ-культура имеет доминирующее положение. В то же время индустриализация в России протекала с таким невиданным размахом и такими деструктивными социальными последствиями, которые указывают на гипертрофированную, сверхсильную реакцию русской ментальности на проникновение индустриальных ценностей на русскую сетевую почву.

На Западе протестантизм стал духовной основой мощного распространения тэхне-культуры и технизированной ментальности, которую отличает отчетливая социальная подвижность, социальный конструктивизм и реализм, заземленность и постоянная устремленность к новым мирам и покорению новых пространств, мощная утопизация техники и технического прогресса, сменившаяся со временем столь же явной антиутопией, сатирическими, едкими, пессимистическими взглядами на апокалиптическое будущее техники и порожденного ею современного мира.

В тэхне-культуре существуют явные признаки архаики, постоянно возникающих апокалиптических настроений и артефактов культуры, наличие образа ничем не связанного варвара, хищника, духбезнравственности и братоубийства, Каинова печать, потомки которого, как это известно из библейской легенды, были родоначальниками обработки металлов.

В тэхне-культуре существуют и воспроизводятся стереотипы ментальности, которую не обременяет мораль, святость, доблесть, спасение души, которые постоянно создают мифологию и культ машины, поклоняясь технике как тотему. Это технизированное мышление отличает масса маниакальных состояний, обожествляющих скорость, успех, величие, новизну, взрывы разного типа - сенсационность, скандал, научные открытия и т.д., а также самого разного рода тотальность, то есть всеобщность – от тотальной власти и тоталитаризма до социал-тотальности в культуре, получившей соответствующее название – тоталитарная культура. События на Украине последних лет четко показали эту тоталитарную суть западной тэхне-культуры, ее нацистскую устремленность, вызвавшую к жизни уже в 21 веке умерший, казалось бы, фантом неофашизма и неонацизма.

Жертвуя индивидуальной жизнью, как в древних обществах, эгалитаристские, тоталитаристские утопии техники, не только в России, но и везде, где они были или сохраняются до сих пор, преследуют цель воссоздать архаическую модель культуры, замешанную на мессианском поклонении вождям, создавая для этого культовые образцы квазиотцов, культы и грубые формы физической и сексуальной силы, героизируя насилие и азарт погони и битвы.

Не имевшая фазы Реформации и протестантизма Россия, не выдержав напряжения собственного Возрождения и софийного взлета конца 19 и начала 20 века, направила свой реформаторский потенциал в множественные революции и распространение мыслительного гигантизма, который в советское время, пройдя несоразмерно длительный путь Каиновой печати и многолетней братоубийственной вражды, создал общество, основанного на всеобщей трудовой, рабочей принудительности и тотальном технизированном строе. Был в реальностиприменен принцип действия машины, обожествивший героику колоссального с ее возведением пирамид и зиккуратов, манией индустриального величия и погони («догнать и перегнать»).

Русские трудовые эгалитаристские утопии вылились в результате в создание ущербного технизированного общества тоталитарной культуры, остатки которой существуют и поныне в виде номенклатурной иерархии правящего класса, бытового соперничества и синдрома Каина и Авеля, широчайшего социального мазохизма и последствий архаической, варварской униженности людей на протяжении поколений. Украинские события только заострили этот синдром, придали ему социально-бредовые формы, но по сути отразили весь глубинный смысл русского парадокса.

Потому что в то же время, русские революции, как и раньше и так же и теперь, взорвав своими утопиями весь цивилизованный мир, взорвали внутри своего русского мира прежние цивилизационные устои и вызвали к жизни на фоне коммунистического хилиазма взрыв гуманизма, глубинный ресурс беспримерного мужества, воинского и трудового подвига миллионов, отвагу, храбрость и массовое патриотическое самопожертвование в ходе технических перестроек, мировых и отечественных войн за свободу и независимость своей земли, братски сплотивших всю восточно-христианскую цивилизацию.

Новые западники и славянофилы

Украинский майданный переворот поэтому можно расценивать не только как безумие оболваненных потребительством, либерально-эгоистическими западными посулами и информационными технологиями масс, но как шаг к поиску самой Россией своей новой сути,поиску, совершаемому впервые не революционным, но иным, софийным путем открытия совершенно новых окон-перспектив и возможностей, в том числе и в ходе самоопределения русских после воссоединения Крыма с Россией и четкого видения границ западничества на Родине.

Западничество всегда приживалось в России крайне трудно. Русские революции с их реформаторскими идеями и тоталитаристскими методами для России были прививкой именно западничества. Русское софийное сознание собирания земель и защиты земли и воли всегда было отчетливо жертвенным, петровское окно в Европу прорубило брешь, по которой западничество начало медленно проникать на русскую землю, встречая отчаянное сопротивление. Западное влияние оседало в России спорадически и типичные идеи западничества с его культом машин и технического прогресса были глубоко безразличнырусским вплоть до середины 19 - начала 20 века, когда возникло явное противостояние, идейная война западников и славянофилов как у двуликого Януса, двуглавого орла. Герцен замечает, что западники принимали любовь к России за пророчество, а славянофилы – за воспоминание. София примиряла эти две тенденции, но, как оказалось, не навсегда.

Русские западники, однако, обладали одним устойчивым пороком, самоуверенным нигилизмом, «сперва отрекаясь от своего, а потом и от чужого», который и привел Россию впоследствии к катастрофе 20 века, поставив ее неоднократно на грань существования. Стоит добавить, что современные русские западники пока ничем не отличаются от своих предшественников. На Украине и вокруг украинского кризиса это стало предельно четко и явно, приняло совершенно дикие, архаические формы.

В прошлом западники противопоставляли реальной России идеализированную Европу, «устремленную» протестантизмом вниз, к практическому труду и богатству ради труда, а славянофилы же реальной Европе – свой идеал России, «устремленной» вверх, к идеалам Третьего Рима. Современные западники идеализируют одряхлевшую «американскую мечту», а современные славянофилы – часть из них - идеалы евразийцев, а другая часть – идеалы советского строя, и при этом оба направления жестко противостоят друг другу, занимая высокомерно-назидательную, нравоучительную позицию.

Трубецкой подмечает, что в этом отличии заключен различный способ познания мира – западные мыслители интересовались в основном устройством мира, а русские - его смыслом, поэтому русская мысль более религиозна, персоналистична и историософична, то есть направлена на познание Бога, человека и смысла истории, не умея, однако, объединить свободу личностной воли и православную общинную соборность, а западная – более гносеологична, то есть занята разработкой философских систем и методов познания. И то и другое направления мысли нуждаются в Новой Софии, новом равновесии и новом смысле. Сейчас это стало вопросом общего выживания.

5. В поисках новой середины

Рыхлость и бесформенность российской элиты, ее очень заметная фрагментарность и сохраняющаяся обычная стратегия предательства и бегства – опасный синдром. Длительная и трагическая история лучших людей в России отчетливо подошла к одному из своих рубежей. В последние годы стал хорошо заметен приближающийся исторический выбор, который неотвратимо встает перед всеми слоями отечественного правящего, образованного и влиятельного класса. Явно требуется совершенно иная структура отношений в российской элите – на всех уровнях – отношений внутри и между элитарными группами, отношений между государственной властью и элитой, и отношениями элиты и народа.

Есть множество подходов к решению этой тяжелейшей задачи, с учетом груза накопленного недоверия, при наличии весьма немногочисленных представителей элиты, способных быть посредниками в этой ситуации на ее различных уровнях. Но задача все равно остается. И она для своего разрешения требует всестороннего посредничества, как в виде соответствующих площадок и платформ, так и в виде структурных решений, которые могли бы открыть перспективу для уравновешивания интересов и установления взаимности, взаимодействия, взаимопонимания между всеми участниками этого многостороннего процесса. Равно как эта задача требует притока «свежей крови» в состав элиты, наличие новых самых разносторонних социальных и политических лифтов, которые могли бы пропитать российскую элиту талантливыми молодыми людьми, готовыми участвовать в возрождении России и продвигать ее интересы.

Сетевое общество, стремительно завоевывающее свое историческое место преемника общества индустриального, гарантирует совершенно новые возможности для такого масштабного обновления элит. Сеть – будучи антагонистом иерархии и децентрализованным устройством – порождает ряд управляющих и смыслообразующих (узлов), которые могут быть сетевой альтернативой существующему контуру отношений в пирамиде – власть-элита-народ. Это важно, особенно на местах, в провинции, локально, где каждая территориальная единица может быть уподоблена платформе (цифровой эко-системе) или в конкретной отрасли, которая точно так же может быть сопоставлена с эко-системой, нуждаясь в координации действий платформ и цифровых сообществ не менее остро, чем территории и где вопрос преодоления местного или локального эгоизма стоит как нельзя ясно.

Специфическим свойством указанных управляющих и координирующих узлов в сетевом обществе является то, что каждый узел представляет собой открытую сеть с функциями обратной связи, имея также элементы иерархии (орбитально-сетевая структура) и демократического способа управления в целом. Эта структура уже имеет применение в целом ряде цифровых платформ, в основном на Западе. Она располагает хорошим опытом эффективного продвижения и балансирования интересов самых различных, в том числе противоположных интересов и функций в силу того, что основана на всестороннем и доброжелательном участии всех в общем деле наладки совместного процесса.

Интересно отметить, что, по сути этой модели, она соответствует такому устройству управления, которое имеет глубокие корни в русской истории и связана с опытом и традициями Новгородского вече, просуществовавшего с 12 до 15 века и уничтоженного при возвышении централизованного Московского царства и начала создания Российской империи. К преимуществам этой демократической модели относится безусловный открытый характер принятия основополагающих решений, наделенность правом участия всех без исключения социальных групп и слоев, а главное – т.н.пятинной структурой, которая обеспечивала устойчивость всей этой равновесно-неравновесной модели и, главное, обеспечивала эгалитарный принцип власти и выдвижения во власть подлинных харизматиков.

Формирование в Новгороде пятинной модели, (пять концов Новгорода) состоявшей из двух административных половин – Торговой и Софийской площадок - и нескольких устойчивых зон влияния, имевших как координирующее, так и нормативное значение, было очень результативным социально-политическим опытом. Этот опыт соединял цеховые, сословные, артельные интересы с интересами сугубо административными, кадровыми, чисто управленческими. В состав этой устойчивой картины локально-демократического устройства входили – вече как орган принятия важнейших решений, далее шли узлы влияния – князь и княжеский двор (сфера наемного военачальника, избираемая власть) вместе с посадником и тысяцким, (главные администраторы), вотчинные бояре – главный соперничавший узел с княжеским двором, далее – купцы, ремесленники, ушкуйники (военные дружинники), архиепископ, избираемый вече, который отвечал за нравственную власть и участвовал в системе как внутренних, так и внешних договоров. Данная пятинная модель обеспечивала устойчивую систему сдержек и противовесов и гарантировала необходимую публичность, харизматичность и эффективность социально-политической жизни. В отличии от глубоко закрытой системы цезаристской структуры самодержавия, установленной с приходом Московского царства.

Современная сеть не может, разумеется, заменить собой современные институты государства и права. Но она может открыть совершенно новые возможности для набора и рекрутирования достойных и активных кадров в элиту общества, отодвинув давно изживший себя наследственный принцип формирования элиты, а также придав новый импульс эгалитарным методам омоложения и обновления кадров, притока новых лиц и новых харизматиков в систему как общественного контроля, так и государственной власти.

Литература и источники

1. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество, культура [Электронный ресурс]. М., 2000. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/kastel/
2. Кастельс М. Могущество самобытности. Становление общества сетевых структур // Новая постиндустриальная волна на Западе : антология / М., 1998
3. Бек У. Общество риска [Электронный ресурс]. URL: https://royallib.com/book/bek_ulrih/obshchestvo_riska_na_puti_k_drugomu_modernu.html
4. Абрамов Р.Н. Сетевые структуры и формирование информационного общества // Социологические исследования.
5. Бакунин М.А. Философия. Социология, Политика, М.,1989
6. Острогорский М.Я. Демократия и политические партии, т.2, М.,1930
7. Бердяев Н. А. Философия неравенства. М.,1990
8. Бердяев Н.А. Русская идея, СПБ 2008
9. Бердяев Н.А. Самопознание, П, 1949
10. Г.Федотов. Судьба и грехи России. СПб,1992.с.216–217.
11. М. Вебер. Избранное. Образ общества. М., «Юрист», 1994
12. Н. А. Шматко. Становление российского патроната и бюрократический капитал // «Социс», 1995
13. Л.В. Бабаева, А.Е. Чирикова. Бизнес-элита России: образ мировоззрения и типы поведения // «Социс», 1995
14. Л.В. Рывкина.Влияние правящей элиты на ход и результаты, экономических реформ // «Социс», 1995
15. Б.В. Головачев, Л.Б. Косова. Высокостатусные группы: штрихи к социальному портрету // «Социс», 1996
16. Л.В. Бабаева, Е.П. Таршис, Л.А. Резниченко. Элита России: о настоящем и будущем страны // «Социс», 1996
17. А. Крэстева. Власть и элита в обществе без гражданского общества // «Социс», 1996
18. Д. Лэйн. Перемены в России: роль политической элиты // «Социс», l996
19. Г. Моска.Правящий класс // «Социс», 1994, № 12
20. Элита России в прошлом и настоящем. Сборник. М.2012
21. Миллс Р. Властвующая элита. М.2007
22. Афанасьев М.Н.Правящая элита и государство посттоталитарной России. М.1996
23. Карабущенко П. Антропологическая элитология. Астр.1999
24. Арсеньев В.Р.Свод основных понятий этнософии. СПБ,2006
25. Субетто А.И.Системный анализ современного общества. СПБ,2004
26. Павловская А.В.Русский мир: характер, быт и нравы. М.2009
27. Левендорский В.З. Россия – государство без элиты. М, 2002
28. Теория и методология архаики. Лидерство в архаике. СПБ, 2011
29. Софиология. Сборник. Электронный ресурс, окт.2008
30. Лурье С. Община, империя, православие в русской этнической картине мира 15-17в.в. М. 2001
31. Колесова Л.А. Золотая утопия. Монография, СПБ 2013
32. Колесова Л.А. Антропология сети. Проблемы и перспективы. Электронный ресурс в «Синергетика». М. 2017
33. Иванов С.А. Блаженные похабы. Институт славяноведения. М.2005
34. Канеман Д., Словик П., Тверски А. Принятие решений в неопрделенности. Харьк. 2005

Канеман Д. Думай медленно, решай быстро. М. 2013